Цхаии Небтауи,
Прикосновение к шраму было столь внезапным и неожиданным, что Катце ненадолго выпал из реальности, пропустив часть жестов. Он не привык пускать кого-то в личное пространство - в силу характера, да и суровые законы Чёрного рынка требовали от него подобных мер, в первую очередь, ради собственной же безопасности - а шрам для него вообще превратился в некий сакральный символ, притрагиваясь к которому, даже невольно, он по эффекту домино пробуждал в памяти цепочку событий, заложивших основы его бытности. Не то чтобы этот длинный росчерк, выписанный на его лице, как автограф, остриём стека, приравнивался к какой-то святыне, но определённое смысловое значение имел. Кроме того, многие годы никто не касался его вот так - незатейливой и простодушной, в чём-то любопытной... лаской. Кто бы осмелился, если этот шрам, подаривший ему его положение и имя, на многих нагонял трепет, а на кое-кого - липкий ужас?
Нет, Катце не испытывал неприязни, и раскованная смелость птенчика его не злила, лишь заставляла удивляться тому, насколько, оказывается, забытым стало ощущение тактильного контакта, и тому, что от тёплых подушечек пальцев по щеке стекает к шее и загривку волна мурашек.
Он привык к тому, что внешность его заставляет многих, в основном, плохо с ним знакомых людей ронять ему вслед слюни, но никому бы, если по совести, не пришло в голову назвать красивым - прекрасным! - его дух, и тем более, его жизнь. Эти слова птенчика вспыхнули на языке Катце порохом, а по извилинам прокатились мыслью, что даже, наверное, хорошо, что тот не всё о нём знает.
- Ты видишь в людях самое хорошее, - с сомнением отметил брокер, - но это не всегда... правильно. Избирательная слепота зачастую безопаснее, потому что люди противоречивы, и даже после долгих лет знакомства способны и шокировать, и предавать.